Как бы рассказали "Красную шапочку"

Эдгар По: На опушке старого, мрачного, обвитого в таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила Красная Шапочка.

Эрнст Хемингуэй: Мать вошла, она поставила на стол кошелку. В кошелке было молоко, белый хлеб и яйца.

- Вот, - сказала мать.

- Что, - спросила её Красная Шапочка.

- Вот это, - сказала мать, - отнесешь своей бабушке.

- Ладно, - сказала Красная Шапочка.

- И смотри в оба, - сказала мать, - Волк.

- Да.

Мать смотрела, как её дочь, которую все называли Красной Шапочкой, потому что она всегда ходила в красной шапочке, вышла и, глядя на свою уходящую дочь, мать подумала, что очень опасно пускать её одну в лес; и, кроме того, она подумала, что волк снова стал там появляться; и, подумав это, она почувствовала, что начинает тревожиться.

Ги де Мопассан: Волк её встретил. Он осмотрел её тем особенным взглядом, который опытный парижский развратник бросает на провинциальную кокетку, которая всё ещё старается выдать себя за невинную. Но он верит в её невинность не более её самой и будто видит уже, как она раздевается, как её юбки падают одна за другой и она остаётся только в рубахе, под которой очерчиваются сладостные формы её тела.

Виктор Гюго: Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор среди ядовитых змей, как сомнабула в печке...

Джек Лондон: Но она была достойной дочерью своей расы; в её жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.

Ярослав Гашек: - Эх, и что же я наделал? - бормотал Волк. - Одним словом обделался.

Оноре де Бальзак: Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал её из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил её на железные петли, которые в своё время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что её сделал собственной шпорой Селестен де Шавард - фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.

Оскар Уаильд: Волк. Извините, Вы не знаете моего имени, но... Бабушка. О, не имеет значения. В современном обществе добрым именем пользуется тот, кто его не имеет. Чем могу служить? Волк. Видите ли... Очень сожалею, но я пришел, чтобы Вас съесть. Бабушка. Как это мило. Вы очень остроумный джентльмен. Волк. Но я говорю серьёзно. Бабушка. И это придаёт особый блеск Вашему остроумию. Волк. Я рад, что Вы не относитесь серьёзно к факту, который я только что Вам сообщил. Бабушка. Нынче относиться серьёзно к серьёзным вещам - это проявление дурного вкуса. Волк. А к чему мы должны относиться серьёзно? Бабушка. Разумеется к глупостям. Но Вы невыносимы. Волк. Когда же Волк бывает несносным? Бабушка. Когда надоедает вопросами. Волк. А женщина? Бабушка. Когда никто не может поставить её на место. Волк. Вы очень строги к себе. Бабушка. Рассчитываю на Вашу скромность. Волк. Можете верить. Я не скажу никому ни слова (съедает её). Бабушка. (из брюха Волка). Жалко, что Вы поспешили. Я только что собиралась рассказать Вам одну поучительную историю.

Эрих Мария Ремарк: Иди ко мне, - сказал Волк. Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость - тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью. - Конечно, - сказала она. - Нам не на что надеяться. У меня нет будущего. Волк молчал. Он был с ней согласен.